М.А. Подольская

Казанская медицинская академия – образовательный филиал ФГБОУ ДПО «Российская медицинская академия непрерывного профессионального образования» Минздрава России

Первое российское многотомное руководство по неврологии «Курс нервных болезней» увидело свет в Казани в 1904 году. Автор его, профессор Казанского Императорского университета Ливерий Осипович Даркшевич, начал эту многолетнюю работу в 1897 году. Четыре тома руководства тут же были раскуплены. Издание продолжилось до 1925 года, тексты постоянно дорабатывались автором и переиздавались многократно. Вот что 1 октября 1913 года писала об этом труде газета «Русские ведомости»: «Среди длинного ряда различных работ Л.О. Даркшевича совершенно исключительное место занимает не только в русской, но и в иностранной литературе уже его многотомный, но еще незаконченный «Курс нервных болезней», по богатству содержания и роскоши издания долженствующий быть поставленным наряду, если не впереди самых лучших заграничных руководств: этот курс, конечно, надолго будет учебной и настольной книгой русских студентов и врачей». В предисловии к первому тому руководства Ливерий Осипович благодарил учеников и коллег, помогавших ему в работе над этим фундаментальным трудом. В перечне среди 14 имен за ближайшими соратниками и сотрудниками кафедры А.В. Фаворским и В.П. Первушиным третьим Даркшевич назвал Г.А. Клячкина.
Гирш-Давид Абрамович Клячкин родился в уездном городке Несвиже Могилевской губернии 3 ноября 1866 года в семье купца второй гильдии Абрама Лейбова Клячкина и жены его Баси. Многодетный Абрам Клячкин в Несвиже имел большой дом с садом, гувернеров, прислугу и выезд. Городок небольшой, десять тысяч жителей, половина евреи. По состоянию капиталов Абрам Клячкин имел право жить вне черты оседлости, что и использовал, перевез семью в далекую Казань к ее гимназиям и университету. В Казани Абрам не стал подтверждать купеческое звание, это было недешево и к тому времени уже не жизненно важно для российских евреев, а записался ремесленником по подбору мехов, скорняком. Старший сын его в одной из советских анкет указал, что отец жил в Казани около полувека и скончался в 1917 году. Абрам Клячкин был небедный человек: четверых сыновей выучил в гимназии и университете, двоих дочерей в казанской Ксенинской гимназии. Сын Давид стал архитектором, в революцию уехал в Америку и был там благополучен. Дочери Гинда и Мери жили и работали в Москве, но перед войной переехали поближе к любимому племяннику –инженеру Леве Клячкину в Ленинград, где и умерли в блокаду от голода. Три сына Абрама: Гирш- Григорий, Мейнар-Мейлах-Михаил и Нота-Наум- Николай – окончили медфак Казанского Императорского университета. Еврейские имена им пришлось поменять в советское время, когда не менее чем при царе быть евреем не поощрялось и было небезопасно. Младший сын Нота Клячкин, с 1906 года член партии эсеров, после университета подался в глубинку, в Верхнеуральск, стал там знаменитым главным врачом местной больницы. И, хотя в 1920 году был посажен большевиками в концлагерь за свое эсерство, через пять лет вернулся оттуда на свое рабочее место. Политическая судимость не помешала властям города присвоить Николаю Абрамовичу почетное звание «Герой труда» и наградить его значком. Нота этот значок носил как кокарду на шапке. В 1938 году главного врача городской больницы Ноту Абрамовича Клячкина, его жену и сестру жены обвинили в шпионаже в пользу Германии, отравлении немецкими бактериями пятисот коров и свиней района и пятидесяти младенцев в роддоме. И, хотя обвинение не подтвердилось – и свиньи, и младенцы были живы-здоровы, – Ноту Клячкина забили на допросе, написав в медицинской справке причину смерти в 67 лет «старческая дряхлость». Жену и ее сестру расстреляли. Сейчас мемориальная доска Ноте Абрамовичу Клячкину висит на стене его дома в Верхнеуральске, теперь дворце детского творчества. Второй сын Абрама Клячкина Михаил после Казанского университета уехал в Самару, где стал известным земским врачом и имел свою клинику.
Старший из братьев Гирш окончил вторую казанскую гимназию с серебряной медалью – все пятёрки и четверки, а по чистописанию тройка. Но педсовет, несмотря на тройку, медаль Гиршу дал. Это значило, что из податного состояния теперь уволен, при поступлении в университет поверочному экзамену не подвергается, при отбывании воинской повинности пользуется сокращенным сроком службы: на действительной службе два года и в запасе армии тринадцать. Но главное – это было гарантированное зачисление в университет в пятипроцентной квоте для евреев. Получив звание лекаря, Гирш год поработал врачом в земской больнице, и в 1893 году был принят внештатным ординатором в клинику всемирно знаменитого казанского невролога профессора Ливерия Осиповича Даркшевича. Внештатный ординатор – это работа в клинике без зарплаты. Гирша Клячкина учил на свои средства отец, имевший в Казани скорняжное дело. В клинике Даркшевича Гирша переименовали на русский лад Григорием. Четыре года он был рядом с учителем, потом до 1915 года то и дело экспериментировал в его лаборатории, дискутировал или докладывал на кафедральных заседаниях. Стенографические отчеты этих заседаний Даркшевич публиковал. Профессор в 1894 году предложил Клячкину тему докторской диссертации. Тогда обязательной для приготовления к докторскому званию была стажировка в ведущих клиниках и лабораториях Европы. Штатных ординаторов университет командировал за свой счет. В 1882 году выпускника Московского университета Ливерия Даркшевича профессор Кожевников не взял к себе на кафедру ординатором и даже не дал рекомендаций в европейские клиники. Юноша отправился стажироваться в Европу на свой страх и риск на деньги отца и вернулся в Москву к Кожевникову мастером неврологического эксперимента, с публикациями, готовой докторской диссертацией, обнаруженным им ядром медиального продольного пучка. Ученики Даркшевича отправлялись за рубеж изучать неврологию, нейрофизиологию и нейрогистологию не куда бог приведет, а по строгому плану шефа, с его конкретными задачами и к его друзьям. Гиршу Клячкину на европейскую командировку тоже деньги дал отец. Европа поразила богатством научных лабораторий и, главное, организацией лечебного дела. Частные лечебницы и модные уже лечебные институты процветали наряду с государственными. Вернувшись в Казань, Гирш Клячкин приступил к экспериментальной части своей диссертации.

Л.О. Даркшевич в 1892 году в Германии в Центральном неврологическом журнале опубликовал работу о ретроградной атрофии центрального отрезка и ядра двигательного черепного нерва при его перевязке или перерезке. До этого находили изменения в ядре только при вырывании нерва. Ливерий Осипович для докторской диссертации предложил Гиршу Клячкину на кошках и собаках по эмбриологическому методу Флексига исследовать происхождение и центральный ход ряда черепных нервов с окраской их миелиновых оболочек жидкостью Марчи. По этому методу осмиевая кислота в смеси с Мюллеровской жидкостью окрашивает в разный цвет поврежденный и здоровый миелин, и на серийных срезах удается проследить центральный путь и связи поврежденного нерва. Метод этот оказался на редкость чувствительным, обнаруживал неожиданные признаки обширной травмы нервных образований мозга при агрессивной оперативной технике. Даркшевич, человек исключительно пунктуальный и мягкий, свел ювелирную операцию к минимальному повреждению тканей, и в его опытах артефакты исчезли. Его ученик был ему под стать, разными доступами оперировал животных точно и деликатно, накладывал на ножку мозжечка задний продольный пучок, черепной нерв или его корешок лигатуру и вырезал его кусочек, а через 20–40 дней приступал к гистологическим техникам на серийных срезах. Экспериментальная перерезка глазодвигательного и трохлеарного нервов на основании мозга кошек и собак оказалась затруднительной и травматичной, и Гирш Абрамович, избегая возможных в этом случае ошибок, отказался от исследования этих нервов. В круг его интересов попали ядра, корешки, стволы и внутричерепные связи V, VI, VII, IX, X, XI, XII черепных нервов – удалось точно, с большой уверенностью проследить их ход и связи, уточнить или опровергнуть положения предыдущих исследователей. И сегодня волнуешься, читая подробный отчет об этих мастерских экспериментах: безусловные открытия, полемику Клячкина с предшественниками, подтверждение или отрицание прямых и перекрестных связей нервов и ядер, сомнения, предположения. Сегодня это постулаты в студенческом курсе нормальной анатомии. Но что значила эта новейшая, добытая Гиршем Клячкиным в казанских лабораториях профессоров Л.О. Даркшевича и Н.А. Миславского информация для ученых и клиницистов-неврологов сто двадцать лет назад! Учение о строении и функции мозга тогда еще только создавалось.
В 1897 году докторская диссертация Г.А. Клячкина «Материалы к учению о происхождении и центральном ходе VI, VII, VIII, IX, X, XI и XII пар черепных нервов. Экспериментально-анатомическое исследование» была завершена. Автореферат отпечатали на 128 страницах с восемью таблицами-рисунками поперечных срезов головного мозга экспериментальных животных. В самом конце книжки Гирш Абрамович написал: «Настоящая работа произведена в клинической лаборатории многоуважаемого моего учителя профессора Ливерия Осиповича Даркшевича, которому считаю приятным для себя долгом выразить искреннюю признательность как за руководство, так и за те ценные указания, которыми я пользовался в течение моей работы. Приношу также глубокую благодарность многоуважаемому профессору Николаю Александровичу Миславскому за разрешение проводить в его лаборатории эксперименты над животными и за весьма полезные советы относительно технических приемов при производстве некоторых сложных операций». Защита на Совете медицинского факультета Казанского университета прошла успешно. После этого тридцатилетнему доктору медицины предстояло выбирать дальнейший путь. Двери в университетскую науку закрыты – иудеев не берут, а креститься не пожелал. В земской городской больнице уже работал. Бедно. Скучно. Невольно начнешь сравнивать с европейскими клиниками. На научных заседаниях у Даркшевича все время думал о скудости методов лечения больных. Как достойно помогать пациентам? Только в своей лечебнице.
Григорий Абрамович был хорошим клиницистом. Ученики Ливерия Осиповича практиковали на стыке неврологии, нейрохирургии, психиатрии, хорошо знали неврозы. А когда профессор вместе с Казанским обществом трезвости открыл в Казани первую в стране лечебницу для алкоголиков и научно разрабатывал там методы медицинской помощи, Григорий Клячкин обучился и этому. Но его лечебница оказалась совершенно иной. То, что он увидел в Германии – традиционную там курортную помощь и быстро развивающуюся аппаратную физиотерапию, – пока отсутствовало на казанском медицинском рынке. Потомственный коммерсант, Гирш Клячкин просчитывал ходы вперед. Институт физических и курортных методов лечения по образцу европейских – вот что было его идеей и мечтой. В Москве и Петербурге только-только появились у частников и в больших больницах первые электролечебные кабинеты с аппаратами из Европы. В Казани пока было пусто.
Юмористическую историю неудачного открытия первой казанской водолечебницы в подвале старой университетской клиники рассказывали как анекдот. В 1892 году ординатор-хирург Владимир Семенович Татаринцев решил организовать там большую водолечебницу с ваннами, душами, массажем и прочими прелестями и подал проект устава на утверждение казанскому губернатору. Тут же в Старую клинику пришёл ответ: «Открывайте на здоровье, но сначала своими научными трудами подтвердите Ваши знания по водолечению и массажу». Этого не оказалось. Вскоре Татаринцев из Казани исчез, но запросы на его труды из Министерства внутренних дел России шли ещё два года. Бедолагу искали с полицией, просили скорее прислать труды и открыть‑таки водолечебницу в Казани, вылавливали в Москве, караулили у дверей его сожительницы – акушерки Марии Ивановны Золотницкой, истратили кучу бумаги на письма и денег на почтовые марки, всё безуспешно.
Гирш Клячкин поступил правильно, опубликовал статьи о новейших методах светолечения и водолечения в Казанском медицинском журнале, а через несколько лет и тонкие книжки. Они оказались злободневными, их тут же раскупили, и Гирш тираж повторил. С этими научными трудами проект его будущего лечебного заведения 22 декабря 1897 года был сразу утвержден Министерством внутренних дел России как «Устав водолечебницы с кабинетом для лечения электричеством и массажем доктора медицины Г.А. Клячкина в гор. Казани». По уставу его заведение должно было располагаться в центре Казани. Такое место нашлось. На углу Вознесенской улицы и Молочного переулка в большом доходном доме наследников казанских миллионеров купцов Журавлёвых доктор медицины Гирш-Давид Клячкин в конце 1897 года арендовал площади для водолечебницы и собственной квартиры. В казанских газетах появилась реклама, и дело быстро пошло вперед. Гирш привозил из Европы новые аппараты и методы, и к началу 1903 года запросил в министерстве изменения устава своей водолечебницы. Ему разрешили, и с 22 мая по новому уставу у Клячкина была лечебница со стационаром, амбулаторией, отделением для физиотерапии и водолечения. Для этого он арендовал у собственников всё здание и дворовые постройки. Это была недосягаемая для конкурентов частная казанская больница с терапевтическим, хирургическим и гинекологическим отделениями, амбулаторией для приходящих больных и гордостью и любовью хозяина – большим отделением физиотерапии и водолечения.

Габдулла Тукай в лечебнице Г.А. Клячкина, 1913 год

В поиске новой электроаппаратуры Гирш Абрамович колесил по Европе, посетил лучшие лечебницы в Германии, Австрии, Франции, Италии, водил знакомства с мастерскими по производству и ремонту лечебных аппаратов. Его заинтересовали только что введенные в медицинскую практику ультрафиолетовые лампы нобелевского лауреата 1903 года профессора Нильса Финзена – датчанин лечил в своем «институте светолечения» этим «синим электрическим светом» туберкулёз кожи. Лампы Финзена, конечно, стояли в клинике Гирша Клячкина, а лечение светом стало главной научной и медицинской темой его и учеников. Хотя и других тем у Гирша Абрамовича в обиходе хватало. В 1910 году в рекламах в казанских газетах он сообщал: «Лечебница с постоянными кроватями доктора медицины Г.А. Клячкина. Лечение больных нервных (специально – страдающих алкоголизмом), внутренних (специально – желудочно-кишечных), хирургических и женских. Водоэлектросветолечебница. Рентгеновский кабинет. Токи Д’Арсонваля. Прием приходящих больных ежедневно. Консультации врачей». В 1913 году в рекламе газет были уже отделения для нервных и внутренних, для хирургических и женских болезней, «Институт физических методов лечения: водоэлектросветолечение, массаж, рентгеновский кабинет для исследований и лечения лучами рентгена, токи Д’Арсонваля – большой стационарный аппарат, эманаторий для вдыхания эманации радия при подагре, невралгии, ревматизме, сахарной болезни. Лучший европейский набор методов!» Как и мечталось – не лечебница, а институт! Ничего подобного в Казани в государевых и частных больницах, конечно, не было. Гирш Клячкин преуспевал, стал членом Казанского купеческого собрания. Купил в самом центре города на улице Лобачевской двухэтажную квартиру с гаражом и автомобилем. Имя его в Казани и губернии стало нарицательным, клинику называли не иначе как Клячкинская. В 1905 году вместе с офтальмологом и другом Абрамом Элинсоном Гирш Абрамович был призван врачом на Русско-японскую войну, поработал там в госпитале.
В эту больницу 26 февраля 1913 года пришел истощенный юноша двадцати шести лет, уже известный тогда татарский поэт Габдулла Тукай. Он болел давно. Туберкулез глаза был с младенчества, когда сиротой мерз в домишке чужой женщины. Легочный процесс догнал позже. В 1907 году на призывной комиссии Тукая освободили от воинской повинности из‑за туберкулеза глаза. В Казани в бытовой неустроенности, холоде, недоедании палочка Коха делала свое дело безнаказанно. Он долго не обращался к врачам, хотя понимал, что дело плохо. Безысходность заставила его всё‑таки начать лечиться. В государственных больницах таких больных не принимали. Разве что частный приют для умирающих? Но Тукай пришёл к знаменитому врачу. Видимо, искры надежды на эту чудо-больницу ещё согревали холодеющую и готовую к смерти душу.
Клячкин рисковал. По уставу своей лечебницы он не мог принимать в стационар заразных больных. Как и положено, лечебница находилась под постоянным наблюдением врачебного отделения Казанского губернского правления, куда регулярно отправлялись срочные ведомости и сведения о больных, поступавшие в стационарное отделение больные предъявляли для прописки в местном полицейском участке свои документы на жительство, и учредитель хранил их у себя в сейфе до выписки больного из заведения. Скрыть госпитализацию человека с терминальной, самой заразной формой туберкулеза легких было непросто.
Почему опытный врач и медицинский коммерсант пошел на обман? Знал что‑то о поэте от пришедших накануне его друзей? Полистал, не понимая ни слова, принесенный ими десяток тонких книжечек с его стихами? Или 26 февраля на приеме в своем кабинете, встретив уже нездешний взор почти невесомого юноши с ликом святого, заглянувшего за роковую черту, пожалел его?
По уставу Клячкин имел право пользовать неимущих больных безвозмездно, на свое усмотрение. В стационаре для них была одна бесплатная кровать в общей палате. Но Клячкин хорошо знал про непрерывный чахоточный надрывный кашель с гнойной мокротой и кровью, бессонные ночи в удушье и обильном поту и поместил Тукая на первом этаже в одноместную палату с двумя окнами в Молочный переулок. Так всем было удобнее.
После своей нетопленой шестиметровой комнаты в номерах «Булгар», непреодолимых для тяжелобольного трудностей с печкой, туалетом, стиркой, уборкой, приготовлением пищи, еле передвигавший ноги Габдулла оказался совсем в другой жизни. У Клячкина в теплой светлой палате с высоким потолком, водопроводом, фаянсовым умывальником ему были готовы кровать с пуховыми подушками, теплым одеялом, белоснежным бельем, мягкая пижама, байковый халат, полотенца, тапочки, чистая посуда. Санитары и фельдшерицы ухаживали, помогали. Кормили досыта трижды в день. Когда он имел всё это в последний раз?
Для консультации Григорий Абрамович пригласил своих коллег и друзей, докторов медицины, имевших на соседних улицах собственные медицинские амбулатории, – терапевта Романа Альбертовича Лурию и офтальмолога Абрама Ароновича Элинсона. Вердикт их был печален: чахотка, одно легкое разрушено полностью, от второго осталась лишь небольшая часть; старый, запущенный туберкулезный процесс глаза, слепота на него; тяжелое истощение, легочно-сердечная недостаточность. Месяц впереди, не больше.
Через много лет один из ведущих физиотерапевтов СССР, один из создателей в 1920 году Казанского клинического института, будущего Государственного института для усовершенствования врачей имени В.И. Ленина, заведующий клиникой и кафедрой физиотерапии профессор Григорий Абрамович Клячкин многократно рассказывал в семье и в клинике о весне 1913 года, о месяце рядом с умирающим мальчиком, великим Габдуллой Тукаем. Клячкину в 1913 году было сорок семь, Габдулле на двадцать лет меньше. Но в нескончаемом людском потоке большой больницы Григорий Абрамович безошибочно ощутил богоизбранность угасавшего на его глазах юноши, его душевный огонь, мудрость не по возрасту, будто тот прожил долгую-долгую жизнь. Они беседовали вечерами. Григорий Абрамович приносил Габдулле книги из своей библиотеки. Габдулла понимал, что умирает, обдумывал свое завещание и судьбу прав на издание произведений – книгоиздатели, почуяв добычу, устроили за ними гонку. Последний пришел с договором к уже агонизировавшему Тукаю. Клячкин в те дни направил к Габдулле своего адвоката.
И вот этот последний, самый тяжелый месяц у доктора Клячкина. Габдулле тепло, сытно, светло, колют для сердца камфару, дают настойку строфанта. Лечат методами из богатого арсенала Клячкина. Габдулла работает. На тумбочке у его кровати книги и рукописи. Он редактирует однотомник из четырехсот своих лучших стихотворений. Пишет поэтическое завещание – статью «Первое дело после пробуждения», «Два примечания» в «Ялт-юлт», стихи, фельетоны, записки друзьям.
Первого апреля трое друзей Тукая привели в больницу Клячкина фотографа и уговорили Габдуллу сделать снимки. На первом Тукай сидит на кровати один, лицо его просветленное, спокойное, взор недосягаем. На втором за ним трое: друг юности Габдулла Кариев, журналист Шигаб Ахмеров и писатель Фатих Сайфи Казанлы. Два последних фотопортрета гения.
На следующий день вечером Габдуллы Тукая не стало. По уставу срочный билет лечебницы за подписью учредителя с обозначением времени и метода лечения и паспорт Абдуллы Тукаева Клячкин передал в местное полицейское управление.
Габдуллу хоронили в час дня четвертого апреля из больницы Клячкина. Такого шествия татар Казань ещё не видела. Очевидцы называли цифры от пяти до десяти тысяч человек. Татары тогда почувствовали себя могучей и дружной нацией – смерть их лучшего народного поэта показала это. Еще долгое время в казанские газеты шли телеграммы и письма, стихи памяти Тукая. Бизнесмены на этой волне любви к поэту спешно делали дело – выпустили мыло «Тукай», конфеты «Тукай», спички «Тукай», книгоиздатели бойко торговали книгами и фотографиями Тукая. Оказывается, этот долго умиравший от чахотки одинокий юноша был нужен всем. Где же все они были, когда он голодал, замерзал и сражался с клопами в нетопленом шестиметровом номере дешевой гостиницы.
В 1914 году Гирш Абрамович Клячкин, уже немолодой, непризывной, пошел на германскую войну вольноопределяющимся, три года возглавлял прифронтовой неврологический госпиталь. В 1918 году в Казани большевики больницу у Клячкина отняли, и он два года работал невропатологом в казанском военном госпитале. В 1920 году в Казани создали Клинический институт для доучивания вернувшихся с фронта заурядврачей. Их с 1914 года мобилизовывали на войны студентами, без диплома, и теперь, вернувшись, они не имели права практиковать. Казанский университет в 1920 году стоял на грани закрытия, доучить своих бывших студентов не мог. Казань, тыловая госпитальная база воюющей российской армии, была полна калек. С первых дней войны 1914 года в день по триста с лишком тяжелораненых привозили в Казань, и многие тут так и остались. С ними в 1920 году что‑то нужно было делать. Эпидемии. Разруха полнейшая. Лекарственный голод. Что на учебе в Клиническом институте посоветовать врачам как доступный метод лечения? Курортологию и физиотерапию! Ректор института Роман Альбертович Лурия пригласил Клячкина, выделил ему для кафедры и клиники в больнице Общины сестер милосердия Красного Креста на Большой Красной улице аж две комнаты в подвале. Но это же был Гирш Клячкин! Он отправился к начальству большевиков, к тем, кого лечил, в своей клинике прятал от белочехов под видом больных, и скоро Клинический институт переехал в огромное пустовавшее здание Поземельного банка на Горшечной улице.

Двадцать первый год, ужасный, спровоцированный большевиками смертельный голод в Поволжье. Денег у властей нет, институт то и дело грозили закрыть. А Клячкин начал реконструкцию правого крыла бывшего банка, переделывал его под современную, европейских образцов клинику. Ходил на приемы к начальству в Казани и Москве, писал объяснительные записки и получал средства. А аппаратуру – чудесные, лучшие иностранные физиотерапевтические аппараты – поставил свою из отнятой у него клиники. В подвальном этаже бывшего банка с марта 1922 года начала работу водолечебница – полная немецкая душевая кафедра, сероводородные, йодобромные, скипидарные ванны. На первом этаже работали богато оборудованные кабинеты электросветолечения, массажа, лечебной гимнастики. На втором этаже разместились 50 коек стационара клиники физиотерапии. Из коридора с первого и второго этажей на появившемся тут лифте можно было подняться на крышу, где был выстроен солярий, и в ясные дни пациенты под наблюдением медперсонала принимали там солнечные ванны. С августа 1924 года больных принимала грязелечебница. Лечебные грязи Клячкину возила из Кавказских Минеральных Вод железная дорога, а профессор за это консультировал в ее казанской поликлинике. Из больниц и поликлиник Казани поток благодарных больных опять потек к Клячкину. Жизнь вокруг него, как и встарь, кипела. И называлось всё это не институтская клиника, не кафедра, а, конечно, «институт физиотерапии». Это же был Гирш Клячкин! Вскоре он организовал из ближайших грязевых озер доставку лечебных грязей в Казань в таком количестве, что в каждой поликлинике и больнице лечили как на лучших курортах. Потихонечку, аппарат за аппаратом, появилась в республике и остальная физиотерапия. Начали строить местные санатории. В 1923 году Казанский клинический институт решили реорганизовать в Государственный институт усовершенствования врачей. Директорам клиник предстояло избрание по конкурсу на должность профессоров и заведующих кафедрами. Процедуру избрания устроили по‑пролетарски жесткую, проверяли каждое печатное слово и документов, и научных публикаций, писали длиннейшие характеристики и рецензии на каждую печатную статью, выискивали недостатки. Это длилось год с лишним. 18 февраля 1923 года свою рекомендацию в поддержку Григория Абрамовича Клячкина при избрании профессором кафедры физиатрии, так тогда называлась эта специальность, из Москвы прислал профессор 1‑го Государственного московского университета Ливерий Осипович Даркшевич. В 1917 году он покинул Казань, созданную им клинику и вернулся в родную Москву. Немало теплых слов в этом длинном документе сказано Ливерием Осиповичем об ученике, которого Даркшевич рекомендует как опытного врача и научного работника, физиотерапевта и невропатолога. Клячкин был избран. С тех пор в Казанском ГИДУВе почти все кафедры начали совместные с физиотерапевтами научные разработки новых лечебных методик, публиковали статьи. Григорий Абрамович знал всех производителей физиотерапевтической аппаратуры в стране, сам ездил на их заводики и в мастерские, привозил дефицитные аппараты и запчасти к ним. Клиника его процветала. Начальство хотело лечиться только у Клячкина. Но это не помогало от всевидящего ока пролетарской общественности. То и дело на профессора поступали доносы о том, что он вовсе не сын ремесленника-скорняка, как значится в анкете отдела кадров, а капиталист и эксплуататор, наживавшийся на здоровье трудового народа. Григорий Абрамович оправдывался, представлял нотариальные показания свидетелей о нищете родителей и их большой семьи. Что поделать, в те годы это было попыткой спасения. В 1925 году донос написали грязевщики и санитары институтской водолечебницы, потребовали, чтобы их тяжелый и вредный труд был приравнен к профессорскому по зарплате и почестям, а непролетарского профессора чтобы вместо них – в фартук кожаный и в подвал грязью командовать. Клячкин опять оправдывался, писал бумаги в Наркомат труда наркому Догадову, другие профессора института его поддержали. Чудом в 1926 году нарком здравоохранения Семашко, казанец, послал Григория Абрамовича в Германию посмотреть, что там новенького в курортном деле. Всё это в 1933 году старику припомнили. В ответ на расследование в феврале 1933 года Григорий Абрамович отослал в следственные органы правящего класса «Объяснительную записку по поводу моего заявления относительно заведования мною в Казани частной лечебницей». Опять оправдывался.
«…Профессор Даркшевич в прилагаемом своем отзыве о моей научной деятельности ставит даже мне в большую заслугу организацию и заведование этой лечебницей. Да, кроме того, у нас сейчас в Союзе имеется много профессоров (медиков, инженеров и пр.), имевших и заведовавших собственными заведениями, и это не помешало им получать весьма высокие оценки Советского правительства, не говоря о пенсии за заслуги перед советской общественностью. Наконец, как могли засвидетельствовать некоторые весьма ответственные советские работники (хотя бы нарком РКИ товарищ Байчурин, тов. Баертдинов, тов. Накиевкин и др.), эта лечебница во времена белочехов оказывала помощь лицам, находившим здесь убежище от преследования белыми, за что заведовавший подвергался серьёзной опасности».
Отмахиваясь от пролетарских нападок, Григорий Абрамович вспомнил спасенных им большевиков, но ни словом не обмолвился о Габдулле Тукае в своей клинике, о том, как поддержал его. Дело в том, что и при жизни, и долгие годы после смерти уже при советской власти Габдулла Тукай был мишенью для нападок татарских литераторов, клеймивших его со всех сторон. Лишь в конце тридцатых годов официальные чиновники от советской литературы признали социально близким любимого народного поэта, долгое время считавшегося в СССР буржуазным и религиозным апологетом.
Григорий Абрамович Клячкин прожил долгую жизнь. Его восьмидесятилетие в Татреспублике праздновали с размахом, по праву назвав профессора Клячкина одним из основателей Казанского ГИДУВа и всей реабилитационной медицинской службы Татарии, одним из ведущих физиотерапевтов СССР.
Сейчас в бывшем доходном доме купцов Журавлёвых на бывшей Вознесенской улице Казани минздрав Татарстана. На стене у окон бывшей палаты Габдуллы Тукая мемориальная доска. Доктора Клячкина прогнали из его лечебницы в начале 1918 года. До 2005 года в этом здании работала кафедра акушерства и гинекологии Казанского ГИДУВа. И хотя Гирш Абрамович был далек от этой специальности, эти роддом и гинекологию казанцы называли не иначе, как Клячкинской клиникой. Доброе запоминается надолго.
Фото и документы из архива автора, собраний Национального музея Республики Татарстан, музея истории Казанской медицинской академии.

Опубликовано в Невроньюс. Новости неврологии 11 (37) ноябрь 2017