Евгения Гаврюк
Как ни странно, но, в отличие от живописцев или писателей, вклад в мировое искусство французских композиторов оказался весьма скромен. Тем не менее уникальный талант одного из них, Мориса Равеля, французского композитора-импрессиониста, стал символом ХХ века и дал импульс творческому развитию многих музыкантов новой эпохи.
Морис Равель родился 7 марта 1875 года в городе Сибур на юге Франции (ныне департамент Атлантические Пиренеи). Город Сибур находился на самой границе с Испанией, где в это время служил его отец, инженер-путеец, страстный любитель музыки, прививший эту любовь своему сыну. В 1889 году Равель поступил в Парижскую консерваторию, которую закончил по классу фортепиано. Молодому музыканту очень много помогал его учитель Шарль Берно, известный пианист того времени. Однако интерес к импровизации, созданию композиции появился у Равеля после знакомства с творчеством «подпольного» родоначальника музыкального импрессионизма и просто экстравагантного композитора Эрика Сати, а также после личной встречи с другим композитором и пианистом Рикардо Виньесом. Именно после этого у Мориса появилась страсть к сочинительству. Спустя много лет, несмотря на сложные личные отношения, Равель неоднократно подчеркивал, сколь многим в своем творчестве он обязан Сати и называл его не иначе как своим предтечей (или прекурсором). На последнем году обучения он попал в класс к известному французскому композитору Габриэлю Форе. По его инициативе Равель сочинил цикл произведений на испанские мелодии – «Хабанеру», «Павана на смерть инфанты», «Античный менуэт». После окончания консерватории в 1900–1914 годах он пишет множество сочинений в самых различных жанрах.
После начала Первой мировой войны (1914–1918), несмотря на официальное освобождение от военной службы, Равель стремился попасть в действующую армию. Он пытался добиться зачисления в летчики, но врачи не допустили его по состоянию здоровья. Тогда он вступил добровольцем в армию и в 1915–1917 годах служил водителем санитарного транспорта, был демобилизован вследствие общего и нервного истощения и обморожения ног.
Как и большинство композиторов, творчество Мориса Равеля некоторое время не было признано. Только после выступлений в его защиту крупнейших деятелей культуры Франции Р. Ролана и Г. Форе Равелю была присуждена большая Римская премия. Это позволило ему отправиться на трехгодичную стажировку в Италию.
После войны в музыке Равеля стало преобладать эмоциональное начало. Поэтому от сочинения опер он переходит к созданию инструментальных пьес и пишет сюиту «Гробница Куперена». Примерно в это же время Морис Равель знакомится со знаменитым русским продюсером и постановщиком С. Дягилевым, который ставит в Париже «Русские сезоны». Специально по его заказу ставится балет на музыку Равеля «Дафнис и Хлоя», в главной партии – В. Нижинский – великий русский танцовщик. Затем будет поставлен еще один балет – «Вальс». Наступает время расцвета славы Мориса Равеля.
Равель много гастролирует: выступает с турами в Италии, Голландии и Англии. И всюду его встречал восторженный прием благодарных почитателей. По заказу русского дирижера С. Кусевицкого Равель выполняет блестящую оркестровку «Картинок с выставки» М. П. Мусоргского.
В ноябре 1928 года на сцене парижской Гранд-опера состоялась премьера знаменитого «Болеро» композитора, созданного по заказу танцовщицы Иды Рубинштейн. Сразу же после театральной премьеры началось его победное шествие по концертным эстрадам мира. «Болеро» Равеля вошло в репертуар подавляющего большинства оркестров и дирижеров мира, его мелодия стала шлягером, подвергшись многочисленным обработкам в самых разных стилях.
Последними крупными опусами Равеля стали два концерта для фортепиано с оркестром (1930–1931). Один из них – концерт для левой руки – был заказан и впервые исполнен в 1931 году одноруким пианистом Паулем Витгенштейном.
В 1932 году Равель вновь совершает турне по Европе вместе с выдающейся пианисткой Маргаритой Лонг. В это же время он начинает работу над новым произведением – балетом «Жанна д’Арк». Однако попадает в автомобильную катастрофу, и работа прекращается. Начиная с 1933 года Равель страдал от серьезного неврологического заболевания, ставшего, возможно, последствием черепно-мозговой травмы, которую он получил в автокатастрофе. Последним произведением тяжело больного композитора были «Три песни» к первому звуковому фильму «Дон Кихот». Они были написаны для русского певца Ф. И. Шаляпина.
Композитор умер 28 декабря 1937 года в Париже. Похоронен на кладбище парижского пригорода Леваллуа-Перре.
Болень Мориса Равеля
В ночь на 9 октября 1932 года Равель пострадал в дорожной аварии в Париже, когда ехал в такси, что, по его собственному признанию Мануэлю де Фалье три месяца спустя, было не столь серьезным: «Ушибы в груди и несколько царапин на лице. Кроме того, я был не способен что‑либо делать, кроме как есть и спать» [1].
В июне 1933 года, во время отпуска в Сен-Жан‑де-Люз, Равель хотел продемонстрировать Мари Гаудину, как камушек скользит по воде, но вместо этого ударил ее по лицу. Несколько дней спустя ему пришлось уехать с моря, поскольку он не мог плавать из‑за дискоординации движений. (Марнат, 1986). 2 августа 1933 года Равель писал Гюдену из Ле Туке, где остановился на вилле друзей: «Я чувствую себя все более слабым». Со слов доктора Валлери-Радо: «Кровяное давление довольно низкое. Анализ крови: мочевина достаточно высокая, что вызывает тревогу, но возвращается к норме, анемия все же сохраняется. Лекарства: большое количество таблеток». Через месяц все неприятности закончились [1]. Действительно, в ноябре 1933 года он дирижировал на «Болеро» и на концерте соль мажор в Париже, но это было его последнее публичное выступление. 6 февраля 1934 года Равель наконец согласился на лечение в клинике «Мон Репо», но его состояние не улучшилось, ему даже пришлось использовать словарь, чтобы написать письмо Морису Деладжу 22 марта 1934 года.
После возвращения Равеля Мануэль Розенталь, его любимый ученик, отметил у него отсутствие контроля движений, неправильные движения глаз, повлекшие за собой проблемы с чтением, а также трудности с речью, что привело к проблемам в общении. Для того чтобы убедить музыкальный мир, что Равель все еще творит, Розенталь предложил свое исполнение-прочтение цикла песен «Дон Кихот и Дульсинея». На сеансе записи в ноябре 1934 года Равель сделал несколько ценных замечаний о неверных нотах, ритме и динамике как для голоса, так и для инструментов [2].
В течение 1936–1937 годов Равель оказался на попечении своей домработницы миссис Ревелот в своем доме в Монфор-Л’Амори. В одиночку или в сопровождении Элен Журдан-Моранж Равель совершал длительные прогулки в близлежащем лесу Рамбуйе, зная каждую тропинку и полянку, указывая на каждое дерево и птицу [3]. «На концертах его апатичное поведение, пустое выражение лица выглядело как «напуганное» [4], и поэтому он больше не пытался говорить, но, сидя между нами, он производил впечатление человека, находящегося на грани умственной отсталости [5], а его растущая вспыльчивость казалась все более очевидна». [6].
Сидони́-Габриэль Колетт, автор либретто оперы-балета «Дитя́ и волшебство́», вспоминала, как Равель ухватился за зубцы своей вилки во время обеда, глядя на нее с великим отчаянием [6].
А Жак де Зогеб вспоминал о том, как Равель не смог открыть входную дверь его дома [7]. Тем не менее Равель понимал свое состояние и сетовал Колетт: «Печально, что такое случается», и де Зогебу: «Почему это происходит именно со мной, почему?».
Со слов Теофиля Алажуанина, знаменитого парижского невропатолога, Равель страдал афазией Вернике умеренной интенсивности, без каких‑либо следов паралича, без гемианопсии, но с идеомоторным апраксическим компонентом [8]. Фактически в феврале 1936 года Алажуанин отметил [9] диффузное, но умеренное нарушение речи и письма, однако понимание речи в целом сохранилось лучше, чем способность к изъяснению и письму, особенно пострадало письмо, частично из‑за апраксии. Он также заметил затруднения как в написании музыкального произведения, так и в его исполнении, однако относительно хорошо сохранилось музыкальное мышление. Равель узнавал не только мелодии, но и точный темп, тональность в музыкальном диктанте, хотя и делал много ошибок, возможно, из‑за нарушения именования нот. Однако, учитывая его способность к пению, его произведения звучали органично. Его игра на фортепиано вызывала жалость. Возникали проблемы как в прочтении, так и в механическом исполнении, хотя гаммы своего собственного сочинения он исполнял идеально. В голове Равеля музыка звучала, но передать ее на листе в виде нот было сложно. Он мог не только пропеть свое произведение, но и слышал эти мелодии в своей голове. По просьбам друзей Равеля двое французских нейрохирургов, Тьерри де Мартель и Кловис Венсан, проводили многочисленные обследования, например, пневмоэнцефалографию [10]. К сожалению, эти документы были утеряны, лишь только хирургический протокол Венсана был обнародован в 1988 году [11]. Венсан наконец решил выполнить трепанацию черепа, и 17 декабря 1937 года обнаружил под лоскутом лобной кости с правой стороны в лобно-височной области «вялый мозг», но без фактического размягчения в области визуализации. Извилины были разделены отеком, но не атрофированы. Он попытался «раздуть» боковой желудочек, заполнив его 20 см³ воды, но это не принесло результата [12].
С учетом очаговой неврологической симптоматики, свидетельства Дежардина, исследований Алажуанина и протокола Венсана травматические осложнения, такие как гидроцефалия с нормальным внутричерепным давлением, хлыстовая травма, хроническая субдуральная гематома также маловероятны [13]. Равель не жаловался ни на ригидность мышц, ни на головокружение или головную боль, ни на потерю сознания. И краниотомия не выявила признаков внутричерепной гипертензии. Сама автомобильная авария могла бы быть тем фактором, который запустил нейродегенеративные процессы [14]. По мнению Алажуанина, «причина хоть и не определена, но относится к группе церебральных атрофий, при которых присутствует двустороннее увеличение желудочков. Данная патология кардинально отличается от болезни Пика» [9]. Болезнь Альцгеймера [15] вряд ли ассоциируется с сохранными визуально-пространственными навыками и семантической памятью. Однако нозология так называемых нейродегенеративных нарушений, не связанных с болезнью Альцгеймера, значительно расширилась со времен Алажуанина. На сегодняшний день определены анатомо-патологические признаки болезни Пика, кортико-базальной дегенерации, прогрессирующего супрануклеарного паралича, а также таких клинических синдромов, как лобно-височная деменция, прогрессирующая афазия и семантическая деменция.
Возникает вопрос: может ли болезнь Равеля быть наследственной [16]? Действительно, в последние годы композитор беспокоился, что закончит свою жизнь так же, как и его отец. В течение последних двух лет его отец страдал когнитивными расстройствами – он умер в 1908 году в возрасте 76 лет, вероятно, болезнь имела цереброваскулярное происхождение. Как писал Равель 28 июля 1906 года: «Он был поражен мозговым кровоизлиянием… Это случилось во время сна». [Равель, 1989]. Следует отметить, что после открытия факта о связи наследственной лобно-височной деменции с маркерами хромосомы 17q21–22 была предложена связь этих генов с возникновением первичной прогрессирующей афазии и кортико-базальной дегенерации [17].
Тем временем Кертес выдвинул свою версию, что, вероятнее всего, болезнь Равеля принадлежит к так называемому комплексному расстройству по типу болезни Пика, которое включает в себя лобно-височную деменцию, первичную прогрессирующую афазию и кортико-базальную дегенерацию [18]. И несмотря на то, что у этой версии были противники, совпадение заболевания по клиническим симптомам, макроскопическим особенностям, фокальной атрофии и характерным невропатологическим изменениям оказалось максимальным [19].
Однако все эти версии так и останутся лишь предположениями, поскольку Равель умер спустя 10 дней после трепанации черепа, 28 декабря 1937 года, тогда как вскрытие не производилось.
За списком литературы обращайтесь в редакцию.
Об авторе: Евгения Гаврюк в 2018 году окончила лечебный факультет Курского государственного медицинского университета.
Опубликовано в Невроньюс. Новости неврологии 7-8 (45-46) июль-август 2018